Александр Ширвиндт: «Хочется ощущать плечо друга, а не полтора метра пустоты»
Чем тупиковее ситуация со спущенным из космоса на нас так называемым коронавирусом, тем трагичнее выглядят люди, от которых должно что-нибудь зависеть. Решения… Должны быть решения. Решать могут только деспоты или великие специалисты. С этим глобальный дефицит.
Люди мечутся в псевдоправдоисканиях, номенклатура испуганно и непредсказуемо «фашиствует», а статистика неумолимо врет, что где-то еще хуже, чем у нас. Отдаленка… Страшное понятие времени. От чего отдаленка? От смысла? От безвыходности? От привычной обывательской системы существования? Робко-нахальные попытки найти виноватых на стороне усугубляют тупик. Санкции. Санкции еще один новомодный термин глобальной бездарности. Добавить одно «с» и получится «ссанкции». То есть обоссать соседа вялой струёй безысходности.
У нас театральный журнал. Каким сегодня вынужден быть театр? «Хлеба и зрелищ!» – атавизм великой депрессии начала мироздания. Сегодня хлеба навалом. Зрелище – в интернете. Наивные попытки надеть на лица зрителей марлевые повязки или отгородить в оркестре стенками духовые инструменты от смычковых, чтобы те не плевали зловредной слюной на скрипки, – милое подобие деятельности.
Все значимое в творческо-театральной индустрии перемерло. Остались немощные очередники ухода, ждущие чуда вечного творческого огня. Что делать? Может быть, этот сегодняшний вселенский «боженькин сигнал», помимо всего, о чем я понятия не имею, – глобальный призыв к новой эпохе зрелищ как таковых?
Замечательные молодые персонажи брэдбериевского «Вина из одуванчиков» с ужасом констатируют, что, оказывается, взрослые тоже не всё знают. Становясь взрослым, моментально становишься старым. Становясь старым, начинаешь сомневаться: а был ли ты молодым? Начинаешь сомневаться во всем. Начинается брюзжание. Начинаешь брюзжать – становишься старым мудаком или дураком, как интереснее. Круг замыкается.
Все чаще думаю о смысле маниакальности точек зрения. Выгода антимеркантильная и сомнительная. Накопление богатства, что духовного, что материального, что профессионального, – мистический миф. Все равно так называемые благодарные потомки разворуют и переосмыслят. Да, я не знаю всего. Но то, что я знаю, – я знаю на отлично. Пусть настырная капля моей старомодности – это не ложка дегтя в бочке меда и не ложка меда в бочке дегтя, а вялая попытка достучаться до нескольких идентично переживающих особей (желательно молодых), чтобы, как это было модно когда-то восклицать, – создать «информацию к размышлению».
Попытка дружбы сегодня крепится на айфонах. Нарастающая разобщенность и некоммуникабельность в обществе крайне ужесточилась. Нас отодвинуло друг от друга на полтора метра. С каким источником советовались законодатели, выбирая это расстояние, – неизвестно. Почему не два метра или не один? С этим метражом сценический тупик. Как задушить Дездемону с такого расстояния? Как дотянуться поцеловать Джульетту? Я уже не говорю о сексуальных сценах – где сегодня найдешь героя-любовника с полутораметровыми возможностями. Смех смехом, а грусть возникает, когда из-за этой вирусной гадости мы лишаем зрителя чего-то очень нужного и весомого.
30 сентября мы мечтали отметить на нашей сцене 95-летие Веры Кузьминичны Васильевой. Мечтали, репетировали, фантазировали… Увы. Потому что «65 +» ничего нельзя. А если «95+» – что делать?
Спешу в очередной раз взволнованно преклонить колена (преклонить еще могу, встать обратно уже, конечно, проблема) перед моей любимой подругой и партнершей и еще раз покаяться в своих неоднократных изменах. В первый раз 50 лет назад я с трудом отбил Васильеву у Гафта в спектакле «Женитьба Фигаро» и 500 раз пытался изменить ей с Сюзанной. Потом много лет она мучилась со мной в спектакле «Орнифль», где я напропалую мотался с кем попало. И, наконец, в «Кабале святош», прикинувшись Мольером, бросил Васильеву – Мадлену Бежар и женился на ее дочери. Все это вытерпеть могла только такая цельная, тонкая и стройная натура, как Верочка.
Удаленка… Ужас. Очень хотел бы всё это пережить и перейти, наконец, к привычной приближенке.
