В январе 1998 года на Киннерете погиб сотрудник хайфского института океанографии Станислав Курилов. Работая под водой, он почувствовал себя плохо и умер, когда его подняли на борт судна. За два дня до этого он чудом избежал гибели: во время работы на Киннерете они с напарником запутались в рыболовных сетях и выбрались, пробыв под водой лишний час, когда в скафандрах почти кончился воздух. После этого по правилам неделю запрещается погружение, но через день Слава снова надел скафандр — институт торопился закончить работу. «Откажись, — советовали друзья, — возьми бюллетень». «Неудобно, — сказал он, — не хочется подводить людей. Чувствую я себя нормально. Не волнуйтесь, все будет в порядке».
Станислав Курилов, без преувеличения, легендарный человек. О нем много писали — в Канаде, Америке, Израиле, а потом и в России. Его документальная повесть «Побег» переведена на несколько языков. История его жизни похожа на приключенческий роман в духе Стивенсона, с поправкой на реалии нового времени. К этому странному, обаятельному человеку всегда привлекало его спокойное мужество и внутренняя свобода. Я помню наш разговор во время войны в Персидском заливе: с балкона квартиры в Хайфе Слава следил за полетом иракских «скадов». Его дом находился неподалеку от бензохранилища, и попади ракета туда, все вокруг взлетело бы на воздух. Но она упала в море. «Представляю, что ты чувствовал,» — сказала я. «Мне было интересно, — спокойно ответил Слава, — я знал, что она не долетит. По траектории было видно». Не знаю, насколько он разбирался в траекториях ракет, но траекторию собственной жизни он, бесспорно, определил сам. Вернее, по его словам, «неумеренная, безграничная любовь к морю решила мою судьбу. Я рано почувствовал, что какая-то неизвестная сила разлучила меня с морем, и всей душой стремился к нему снова. Ближайшие родственники и все мои предки были безнадежно сухопутными людьми. На всем земном шаре, пожалуй, не найдется города, более удаленного от моря, чем город моего детства Семипалатинск — в самом центре Азии».
Какой мальчишка не мечтает о приключениях, дальних морях и странах? Но с годами люди забывают несбыточные мечты, а для Славы — в главных для него вещах — понятия «несбыточное», кажется, не существовало. «Я знал, что никогда не стану взрослым человеком. Взрослея, люди как бы умирали в моих глазах, и я напрасно пытался затронуть их еще живые, вибрирующие струны». После окончания института он стал океанологом и несколько лет проработал в Ленинградском институте океанологии. Любимые воспоминания о том времени — плавания на научно-исследовательском судне и «подводный дом» на базе института в Крыму. Но его привлекала не академическая, а практическая деятельность, исследования, которыми, например, занимался Кусто. Однако когда появилась возможность попасть в такую экспедицию, Слава узнал, что он «невыездной». Вероятно, потому, что в армии ему пришлось служить в «химических» войсках и быть свидетелем того, что не подлежало разглашению. «Мучительно знать, что существует иной мир, прекрасный, притягивающий, призрачный… Это неправда, что кто-то другой может открыть для тебя неизвестное. Разве тебе не хотелось увидеть то, что скрыто за чертой твоего горизонта?» — напишет он позже в повести «Побег». Тогда он ушел из института, работал на Байкале, ходил в плавания, освоил профессии штурмана и водолаза. Но было ясно, что заглянуть за черту горизонта, заниматься любимым делом ему не суждено.
Я знала человека, который в шестидесятых годах пытался бежать за границу, потому что любил запретный тогда джаз. Его задержали, и он отсидел все положенное за попытку «измены родине». Тот человек не был диссидентом. Не был им и Слава Курилов — просто чувство свободы, как и любовь к морю, было заложено в его характере. Он задумал и совершил свой побег, когда ему было тридцать восемь лет. Весь его «отъездной багаж» состоял из ласт, маски и трубки для подводного плавания. Была, конечно, и дорожная сумка с вещами, необходимыми туристу, купившему путевку в круиз «Из зимы в лето». Были тогда такие странные путешествия без заходов в иностранные порты — при приближении к земле туристам крутили фильмы о достопримечательностях и красотах этих мест — и плыли дальше. 8 декабря 1974 года на корабле «Советский Союз» Слава отправился из Владивостока в круиз по Тихому океану. Он знал, что в любом случае не вернется назад, потому что решил бежать с корабля и вплавь добираться до земли. Это безумное на первый взгляд решение было принято и продумано за несколько предыдущих лет. И теперь он готов был порвать все связи и шагнуть в неизвестность.
Побеги за границу в те годы были нечастыми, и едва ли кто предполагал, что беглец бросится за борт в открытом океане. Однако за туристами на корабле был строгий надзор. Случай бежать представился в штормовую ночь 13 декабря, когда лайнер находился в районе Филиппинских островов. «Через четверть часа мы должны быть на траверзе острова, если капитан не изменил курс и скорость судна. Несколько часов назад я заходил в штурманскую рубку и бросил взгляд на карту, чтобы рассчитать все необходимые данные. Но сколько я ни вглядывался в горизонт, я не видел навигационных огней и самого острова». И все же он тогда прыгнул с палубы, с 14-метровой высоты, в штормовой океан. «К счастью, прыжка никто не заметил. Акулы не плыли, как обычно, за кормой судна, и все же меня смущало то, что я оказался в районе, изобилующем тигровыми акулами. Первое время я плыл по кормовым огням удаляющегося судна. Восемь раз меня опускали и поднимали громадные волны, и только с высоты девятого вала я видел линию горизонта и гаснущие для меня огни корабля. Я медленно взбирался на водяные валы и мне казалось, что я ползу по дюнам в пустыне». Слава не подозревал, что ему придется плыть два дня и три ночи, что его ждет почти неминуемая гибель и чудесное спасение. Но у него всегда было обостренное чувство предопределенности, и он не боялся смерти. Видимо, из-за этой веры в судьбу он не отказался от работы в свой последний день — но на этот раз она изменила ему. Хотя кто знает… больше всего он страшился немощной старости.
Тогда, в декабре 1974 года, ему сопутствовала удача. Человек он был закаленный, с юности занимался йогой и мог по многу дней обходиться без еды и питья, сохраняя работоспособность. Прыгнув за борт, он лишь приблизительно представлял направление, в котором находилась земля, и ориентировался по звездам. «В первую ночь волны вызвали свечение всей водной поверхности океана, и каждое мое движение сопровождалось голубоватым языком пламени, казалось, что я плыву в огне. Временами я слышал звуки, напоминающие журчание ручья в лесу, зовущие меня голоса, музыку и пение». По его расчетам, на рассвете он должен был увидеть один из Филиппинских островов. Но до полудня «океан был совершенно пуст. Земля должна была находиться где-то близко на западе — остров Минданао был в какой-то сотне миль! Неужели я ошибся в расчетах?» Наконец после полудня Слава заметил вдали едва заметный гористый контур. «Снова и снова я взбирался на вершины волн и всматривался в горизонт, стараясь разобрать, что это — мираж или наконец-то остров». Это был не Минданао, а другой остров — Сиаргао. К вечеру его очертания уже заслоняли половину горизонта, и Слава, по его словам, не чувствовал ни голода, ни усталости и заранее праздновал победу. Завтра он ступит на землю! Ночью он опять любовался свечением океана и вдруг заметил, что и сам светится. «Все мое тело было покрыто искрами-светлячками. Я попробовал грести, погрузив руки в воду, но и там искры, не угасая, обтекали плечи, локти и кисти. Свечение прекращалось, только когда я совсем не двигался». Слава всегда был уверен, что уберегся от акул, потому что они принимали его за опасное морское чудовище.
На рассвете второго дня он уже различал очертания горных склонов на острове: «постепенно земля занимала весь горизонт передо мной, но общий синий тон говорил, что она очень далеко. После полудня южная оконечность острова стала темнее, а значит, приблизилась». Но в приближении к земле таилась новая опасность: Слава попал в полосу берегового течения, и его стало уносить в сторону. К вечеру «я уже отчетливо видел остров. Прямо передо мной были отвесные, покрытые темной зеленью скалы, цепочка пальм вдоль побережья. Я не мог отвести от него взгляда и мысленно уже бродил по нему». Он слишком поздно заметил, что течение снова выносит его в открытый океан. «Я понял, что у меня больше нет никаких шансов выбраться на этот заколдованный остров. Отдохнув, я медленно поплыл на север, уже без всякой цели — Остров Минданао был слишком далеко». Пережитое в ту, третью ночь Слава считал одним из самых значительных событий в своей жизни, тогда он почувствовал спасительную помощь свыше. Положение его было безнадежным: «Я стал чаще терять сознание, дрожал от холода. Мне казалось бессмысленным продлевать жизнь еще на несколько мучительных часов. Осталось только сбить дыхание, либо наглотаться воды, либо усилием воли задержать дыхание до наступления кислородного голодания… И тут голос внутри меня сказал: „Плыви на шум прибоя“. Он настойчиво повторял, чтобы я плыл на шум прибоя. И я изменил курс». У него начались галлюцинации, незабываемо-яркие, но одна из них, по убеждению Славы, не была ни наваждением, ни сном. «Я оказался в пустом просторном доме и увидел людей, одетых в длинные светлые одежды. Они как будто нисколько не удивились моему появлению и встретили меня приветливо… В этом мире не существовало времени — ни прошлого, ни будущего — всегда одно счастливое настоящее. Я чувствовал там абсолютный душевный покой и Божественное присутствие во всем — в людях, в природе. Я был счастлив там, как никогда и нигде больше. Я жил среди этих людей долго, может быть, годы. Несколько раз я терял это счастливое состояние и тогда оказывался среди высоких волн, в ночном океане… Трудно сказать, сколько времени прошло. Вдруг мое тело сильно встряхнуло, и я стал падать вниз. Помню мысль: «Я жив, я на рифе!» А через несколько часов он сумел добраться до берега и заснул на песке. Его тело продолжало светиться: «стоило поднести руку к любому небольшому предмету, как я мог разглядеть его достаточно хорошо. Свечение затухало медленно, и было удобно пользоваться им в ночной темноте». Он попытался вспомнить свою жизнь, но прошлое казалось далеким и прожитым не им, а кем-то другим. Эти три дня в океане, по его словам, совершенно изменили его внутренне.
Однако Слава не собирался ни в чем не отступать от задуманного, а строя планы, он давно решил, что если побег удастся, он первым делом станцует сиртаки на морском берегу. Именно сиртаки, как герои фильма «Грек Зорба», когда они, все потерявшие и свободные, пляшут у моря. «Я мог двигаться с большим трудом, и мое тело фосфоресцировало из-за прилипших водорослей. Вдруг я увидел, что группа людей стоит поодаль и наблюдает за мной со страхом и отвращением. Их можно понять: я светился и делал непонятные движения. Жестами я попытался объяснить им, что добрался до острова вплавь». То, что Слава рассказал в полиции о своем появлении, слишком походило на чудо. А как известно, мало кто верит в чудеса — и обретенная им свобода на первых порах обернулась тюрьмой. Филиппинские власти заподозрили его в шпионаже, и ему пришлось полгода провести в тюрьме. Затем ему разрешили выехать в Канаду, где жила его сестра. Слава рассказывал о времени своего заключения с юмором: он подружился с начальником тюрьмы, и они часто наведывались в бары, а люди издалека приезжали посмотреть на знаменитого узника.
В Канаде Слава прожил десять лет, работал в фирме, выпускавшей подводное оборудование, плавал на научных судах в Тихом и Атлантическом океане.
Станилав Курилов с женой Леной. Израиль, Хайфа
В 1986 году он приехал в Израиль и стал сотрудником института океанографии в Хайфе. В России он не был ни разу. Приговор, по которому он был осужден на десять лет за измену родине, отменили только в 1990 году. А в 1991 году отрывки из книги «Побег» были опубликованы в «Огоньке», и Слава стал лауреатом премии этого журнала. На вопрос, почему он не стремится побывать в родных местах, он, кажется, и сам не мог дать внятного ответа. Вероятно, вернуться в прошлое через два десятилетия ему было труднее, чем прыгнуть в штормовой океан. Слава Курилов похоронен в Иерусалиме, на кладбище рыцарей-тамплиеров — и это еще одна, последняя странность в его судьбе. Его одиссея завершилась, и теперь совсем по-другому читаешь его стихи в книге «Побег»:
Закончился далекий, трудный путь.
Я увидел то, о чем долго грезил,
И я понял, нет счастья за горизонтом.
Оно как тень было всегда
Рядом со мной.
И все же я не могу смотреть без слез
на распускающиеся паруса…
А когда они исчезают вдали,
Я чувствую, что мое счастье
Уходит вместе с ними.
Елена Игнатова
