— Да, алло — она кричала в трубку, — да, я слушаю вас. Говорите!
Никто не ответил. Она положила трубку, но не успела даже дойти до кухонной двери, как телефон зазвонил снова.
— Ну, говорите же, — сказала она сразу.
— Здравствуй, — сказал голос и замолчал.
Она присела, отстранила трубку и испуганно посмотрела на неё.
Потом опять осторожно приложила её к уху и шёпотом сказала:
— Прости. У меня галлюцинации?
В трубке ничего не ответили, только было слышно, что на том конце провода кто-то есть, но он просто молчит.
— Очень боялся тебя испугать.
Она молчала. Сначала она подумала, что это кто-то так шутит, но его голос она узнала бы из миллиона. Нет, из миллиарда. Нет. Его голос она никогда бы не спутала, ни с кем. Потому что это был самый родной и самый желанный голос. Немного хриплый, как-будто простуженный, но она чувствовала, что на том конце провода сейчас он. Тот, которого она потеряла 8 лет назад, которого знала всего два месяца, но которого она будет любить всю оставшуюся жизнь.
— Ну скажи мне что-нибудь, девочка.
— Я знала, что ты вернёшься.
Он засмеялся. Совсем неслышно, так, как смеялся всегда.
— Я даже не хочу спрашивать тебя, как это всё произошло. Я просто хочу слышать твой голос. Или, — она немного запнулась, — или может быть…
— Нет. Только голос.
— Хорошо.
Он молчал.
— Как ты? Просто расскажи мне, как ты, любимый?
— Не могу.
— Хорошо. Тогда просто говори. Просто говори. Что-нибудь.
— Помнишь ромашки в феврале, малышка?
— Да, — тихо сказала она, и по её щекам потекли слёзы.
Они, солёные и горькие, стекали на платье, на руки и, казалось, вместе с этим бестолковым дождём, который тревожно стучал в окно, пели серенаду. Грустную и печальную песню о любви.
Она даже подумала о том, что эти капли так громко стучат, и из-за них она не услышит его слов. Но он пока молчал, а капли всё плакали и плакали.
— Красивые цветы. Тут их нет. А может и есть. Но я не встречал.
Потом он почувствовал, что она плачет.
— Прости. Не хотел будить твою память. Просто…
— Это чистые слёзы. Они смывают всё, что было за эти восемь лет. Без тебя.
— Я очень виноват.
— Не надо. Всё равно ничего не вернуть и ничего не изменить. И если ты не можешь говорить о том как ты там сейчас, расскажи мне о прошлом. Там где был ты. И я.
— Это очень больно.
— Мне тоже, — потом, немного помолчав, добавила, — эта боль… это наказание или награда?
— Боль не может быть ни наградой, ни наказанием. Потому что она боль.
— Но ведь она отпустит. Когда-нибудь. Да?
— На время.
— Значит, наказание.
— Почему ты одна?
— Не могу никого любить. А ты? У тебя есть кто-нибудь?
— Нет. И не будет, — ответил он и вздохнул.
— А у меня? — спросила она и замерла.
— Будет — сказал он и она почувствовала, как он слегка усмехнулся.
— Ты мне ещё позвонишь?
— Нет. Вряд ли.
— Ангел мой!
— Душа моя!
— Спасибо тебе, любимый… Мне даже дышать стало легче.
В ответ ей звучала лишь ледяная тишина…
Она встала, вытерла почти высохшие на щеках слёзы и улыбнулась.
Потом оделась и вышла из дома. Купив в ближайшем цветочном магазине огромный букет ромашек, остановила такси: «На Ваганьковское, пожалуйста».
Вернулась она домой поздно вечером и залезла под тёплый плед.
Мама принесла ей чашку горячего чая, погладила по голове и, словно между прочим, сказала:
— Доченька, тебе звонил какой-то мужчина.
— Попросил поблагодарить за ромашки?
— Да, — кивнула в ответ удивлённая мама.
— Спасибо, мамуль. Я знаю.
Наталия Доманчук
